Глава 31

Послышался глухой стук в дверь. Элиза спрятала «Подменыша» за спину. Ее щеки покраснели от предвкушения.

В комнату влетела Мэри, ее кудри растрепались еще сильнее, чем обычно. Волосы всегда выдавали ее настроение, и у Элизы не осталось сомнений, что на кухне вовсю кипит подготовка ко дню рождения.

— Мэри! Я ждала Розу.

— Мисс Элиза. — Мэри плотно сжала губы. Увидев непривычно чинный жест, Элиза засмеялась. — Хозяин хочет вас видеть, мисс.

— Дядя хочет меня видеть?

За годы в Чёренгорбе Элиза почти не встречалась с дядей, хотя побывала во всех уголках поместья. Он оставался тенью и большую часть времени скитался по Европе в поисках жуков, очертания которых крал для своей темной комнаты.

— Идемте, мисс Элиза, — взмолилась Мэри. — Поторопитесь.

Элиза никогда еще не видела Мэри такой серьезной. Горничная быстро прошла по коридору, спустилась по узкой черной лестнице, и Элизе пришлось догонять ее. Внизу, вместо того чтобы повернуть налево, в главную часть дома, Мэри повернула направо и поспешила по безлюдному коридору, тусклому, оттого что тихо гудящих ламп в нем было меньше, чем где-либо в доме. Элиза заметила, что и картин в нем не было, холодные темные стены явно никто не пытался украсить.

Когда они дошли до самой дальней стены, Мэри остановилась. Она собиралась открыть дверь, но оглянулась через плечо и совершенно неожиданно сжала руку Элизы.

Прежде чем Элиза успела спросить, в чем дело, Мэри открыла дверь и объявила:

— Мисс Элиза, ваша светлость.

А затем она исчезла, и Элиза осталась одна на пороге дядиной берлоги, хранящей весьма специфический запах.

Дядя сидел в глубине комнаты за большим столом из узловатого дерева.

— Вы хотели меня видеть, дядя?

Дверь за ней закрылась.

Дядя Лайнус посмотрел поверх очков. Элиза снова удивилась, как этот покрытый пятнами старик может быть родственником ее красавицы матери. Кончик его бледного языка появился между губ.

— Я слышал, ты делаешь успехи в классной комнате.

— Да, сэр, — сказала Элиза.

— И если верить моему слуге, Дэвису, питаешь склонность к садам.

— Да, дядя.

С первого же взгляда на Чёренгорб Элиза влюбилась в поместье. Кроме тропинок, что бежали под скалами, она знала расчищенную часть лабиринта и дальний сад так же хорошо, как некогда туманные улицы Лондона. Но как бы далеко и глубоко она ни забиралась, сад рос и менялся с каждым новым сезоном.

— Это у нас в крови. Твоя мать, — его голос дрогнул, — твоя мать, когда была девочкой, очень любила сад.

Элиза попыталась соотнести его слова со своими воспоминаниями о матери. Сквозь тоннель времени посыпались обрывочные картинки: мать в комнатушке без окон над лавкой миссис Суинделл, небольшой горшок с ароматным растением. Оно протянуло недолго. Мало что способно выжить при таком недостатке света.

— Подойди ближе, дитя, — приказал дядя, делая знак рукой. — Встань на свету, чтобы я тебя рассмотрел.

Элиза подошла к столу и встала у коленей дяди. Запах стал сильнее, словно исходил от самого Лайнуса.

Он протянул руку, которая чуть дрожала, и погладил кончики длинных рыжих волос Элизы, легонько, едва касаясь, затем отдернул руку, словно обжегся.

Он вздрогнул.

— Вы нездоровы, дядя? Позвать кого-нибудь на помощь?

— Нет, — быстро ответил он. — Нет.

Он снова потянулся к ее волосам, закрыл глаза.

Элиза стояла так близко, что видела, как глазные яблоки движутся под его веками, слышала тихие щелчки в его горле.

— Мы так долго искали, везде искали, чтобы вернуть твою маму… Вернуть нашу Джорджиану домой.

— Да, сэр.

Мэри рассказывала Элизе об этом. О нежности, которую Дядя Лайнус питал к своей младшей сестре, о том, что его сердце разбилось, когда она сбежала, о его частых поездках в Лондон. О поисках, которые поглотили его юность и остатки веселого нрава, о том, как охотно он всякий раз покидал Чёренгорб, о неизбежном унынии после возвращения. О том, как он сидел один в темной комнате, пил херес, отказываясь от любых советов, даже советов тети Аделины, пока не появлялся мистер Мэнселл с очередной ниточкой.

— Мы опоздали.

Его рука давила сильнее, пальцы крутили длинные пряди Элизы в разные стороны, точно ленты. Он тянул ее волосы и Элизе пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Она была зачарована его лицом, принадлежащим раненому сказочному королю, которого покинули все подданные.

— Я опоздал. Но теперь ты здесь. Бог милостив, он даровал мне второй шанс.

— Дядя?

Дядя уронил руку на колени и поднял веки. Затем он указал на маленькую скамейку у дальней стены, покрытую бледным муслиновым покрывалом.

— Садись, — приказал он.

Элиза моргала, глядя на него.

— Садись. — Дядя захромал к черному штативу у стены. — Я хочу сделать твою фотографию.

Элизу никогда еще не фотографировали, и у нее не было никакого желания пробовать это прямо сейчас. Она открыла рот, чтобы сообщить об этом, когда дверь отворилась.

— Праздничный ужин накрыт… — Голос тети Аделины сорвался на визг. Ее тонкая рука метнулась к груди. — Элиза! — отчаянно выдохнула она. — О чем ты только думаешь, девочка? Немедленно наверх. Роза спрашивает о тебе.

Элиза кивнула и поспешила к двери.

— И прекрати докучать дяде, — прошипела тетя Аделина, когда Элиза прошла мимо. — Разве ты не видишь, что поездки утомили его?

Итак, день настал. Аделина не знала, какую форму примет угроза, но она всегда была рядом, таилась в темных углах, мешая полностью расслабиться. Аделина заскрежетала зубами. Она заставила себя стереть картинку из памяти. Девчонка Джорджианы встала с распущенными волосами, один в один призрак из прошлого, и старое лицо Лайнуса поглупело от юношеского желания. Подумать только, он собирался сфотографировать девчонку! Сделать то, чего ни когда не делал для Аделины. И для Розы тоже.

— Закройте глаза, леди Мунтраше, — попросила горничная.

Аделина повиновалась. Дыхание другой женщины, расчесывающей брови Аделины, было теплым и странным образом успокаивало. Век бы так сидеть, чувствовать на лице согревающее, сладкое дыхание глупой веселой женщины, и чтобы никаких мучительных мыслей.

— Можете открыть глаза, мадам, пока я схожу за жемчугом.

Горничная унеслась прочь, и Аделина осталась одна. Она наклонилась к зеркалу. Брови были гладкими, волосы — аккуратно уложенными. Она ущипнула себя за щеки, возможно, сильнее, чем следовало, и вновь откинулась назад, чтобы обозреть целое. Ах, как жестоко время! Мелкие перемены, которые не замечаешь, невозможно остановить. Нектар юности вытекал через решето, дыры в котором становились все шире.

— Так друг обратился во врага, — прошептала Аделина безжалостному зеркалу.

— Вот, мадам, — сказала горничная. — Я принесла набор с рубиновой застежкой. Красивый и праздничный, как раз для такого счастливого случая. Кто бы мог подумать, обед в честь дня рождения мисс Розы! Восемнадцать лет! А дальше будет свадьба, попомните мои слова…

Горничная продолжала болтать, а Аделина отвела взгляд, отказываясь смотреть на собственное увядание.

Фотография висела, как обычно, рядом с туалетным столиком. Какой добродетельной Аделина выглядела в подвенечном платье, какой правильной! Никто не догадался бы по снимку, сколько усилий стоила ей маска безмятежности. Лайнус же выглядел джентльменом до кончиков ногтей. Возможно, мрачным, но не более чем обычно.

Они поженились через год после исчезновения Джорджианы. Сразу же после помолвки Аделина Лэнгли принялась работать над собой. Она решила стать женщиной, достойной знатного старинного имени Мунтраше: избавилась от северного акцента и провинциальных вкусов, проглотила сочинения миссис Битон [32] и выучилась двум искусствам-близнецам: тщеславию и претенциозности. Аделина знала, что должна быть леди вдвое больше, чем другие, если хочет стереть из людской памяти свое низкое происхождение.